В апреле 1896 года некий московский извозчик съезжал по крутому спуску к Трубной площади. Внезапно его пролётка налетела на рельсы конки и опрокинулась. Из экипажа выкинуло женщину, которая ударилась головой о мостовую...

Однажды в совершенно недостроенный тогда ещё Петербург приехал скульптор Георг Брюлло и принялся плодить здесь художников.

И если Георг породил только одного художника Иоганна, а Иоганн породил только одного художника Пауля, то Пауль уже породил художников Фёдора, Павла, Александра, Ивана и почему-то Карла. Может быть, он сразу разглядел, что Карл получился лучше всех.

Ещё Пауль породил Юлию, которая сама не рисовала, но замуж вышла за художника — так тоже можно было оправдать доверие семьи. И породил было Марию, но та начала писать стихи. Что ж, как говорится, в семье не без поэта.

Говорить о внуках Пауля мы даже не будем, потому что всех художников там банально сложно сосчитать. Как в их семье так получалось, неизвестно. Возможно, все родители обычно запрещают детям рисовать на стенах, а Брюлло, наоборот, заставляли.

Когда Карл был маленький, он болел золотухой и почти не вставал с постели, но потом отец так ударил его по башке, что Карл навсегда оглох на одно ухо и сразу поступил в Академию художеств.

Излеченный отцом от хандры и золотухи, Карл учился лучше всех, легко справлялся со всеми задания и этим снискал, как пишут, «всеобщую любовь». Ну то есть неприязнь к маленькому выскочке испытывали решительно все, особенно когда он написал картину «Гений искусства», её признали образцом и остальные были вынуждены с неё срисовывать. Какая уж тут любовь.

В качестве выпускной работы из Академии ему дали задание написать картину «Явление Аврааму трёх ангелов у дуба Мамврийского».
— А? — переспросил Карл.
— Трёх ангелов Аврааму! — повторил академсовет немного громче, — у дуба Мамврийского, Карл!

Услышав раздраженные нотки, Карл сразу почему-то вспомнил отца, бросился работать, переделал картину восемь раз и написал такого Авраама и таких ангелов, что ему сразу дали большую золотую медаль.

Вместе с медалью Карлу полагалась пенсионерская поездка в Италию. Пенсионерская не в смысле очень терпеливого гида и более частых остановок на пописать, а просто государство берет на себя все расходы, чтобы художник съездил и повысил себе мастерство.

Но президент Академии художеств Оленин немного притормозил Карла и сказал, что неплохо бы ещё года три посовершенствовать мастерство здесь. «А совершенствовать тебя будет... будет... — тут Оленин упёрся взглядом в проходящего мимо по коридору преподавателя Ермолаева — ...Ермолаев! Да, вы! Подойдите сюда, будете совершенствовать Брюлло».

«Это ещё кто кого...» — с досадой процедил Карл ненавистному всем воспитанникам академии Ермолаеву, и попросил заменить наставника. А когда ему отказали, ответил, что они могут взять его пенсион и засунуть себе в ректорат.

И ушёл из Академии, потому что хорошему художнику всегда есть, чем себя занять, а даже если и нет — семья поможет.

Тем более, что за пару лет до окончания его учебы, в 1818 году, в Петербурге начали строить Исаакиевский собор. Творческое семейство Карла восприняло столь монументальное строительство как личный вызов: семья Брюлло облепила собор и начала писать в него живопись, точить скульптуры и применять свои таланты монументалистов. Брат Карла Александр вообще работал помощником Монферрана, лично подкатывал ему колонны и подносил портики.

Но без Италии Карл не остался, потому что ему предложили вступить в Общество Поощрения Художников и он вступил. Да, не в масонскую ложу, как папа, но тоже не кисло.

Общество Поощрения Карла сказало, что оплатит ему поездку в Италию для совершенствования мастерства, ты только пиши, Карл, и регулярно присылай нам готовые работы. Карл согласился и даже выполнил тестовое задание: написал «Эдипа и Антигону» и «Раскаяние Полиника».

Но перед поездкой было ещё одно важное предприятие по превращению Карла в великого русского живописца.

Российская Империя была державой такой строгой, что даже буквы здесь раздавал лично император. И только тем, кто сильно заслужил. Карл заслужил, высочайшим указом ему вручили букву «в» и разрешили поделиться с родственникам. Так семья Брюлло превратилась в Брюлловых. Даже отец, Пауль Иоганныч, на радостях стал Павлом Иванычем — заграбастал себе сразу две лишние буквы сверх фамилии.

Теперь всё было готово. Карл собрал вещи и брата Александра и спросил его: «Ну что, прямо в Рим, никуда не сворачивая?!».

Александр согласно кивнул и они поехали прямо в Рим, по пути заехав в Ригу, Кёнигсберг, Берлин, Дрезден, Мюнхен, Венецию, Падую, Верону, Мантую и Болонью. И буквально через девять месяцев, в мае 1823, прибыли в Рим.

Сразу же по прибытии Карл получил шифровку из Центра, то есть, простите, письмо от Общества Поощрения с заданием украсть Колизей, то есть, простите еще раз, скопировать фреску Рафаэля «Афинская школа».

Карл закатил глаза, как святой Себастьян, и скопировал. Да, фреска пять на восемь метров, но договор есть договор, да и получилось местами даже лучше, чем у Рафаэля.

И Карл исправно выполнял договор по отправке картин до 1829 года, пока Общество Поощрения и лично император не сказали ему, что картина «Итальянский полдень» как-то не очень.
— В смысле? — не понял Карл.
— Где там историзм, где религиозные сюжеты? И эта итальянка, слушай, она какая-то слишком, ну...
— Что?
— Ну... — Общество Поощрения многозначительно расширило глаза.
— Ну?!
— ...ну пухлая она! Пух-ла-я!

Карл тут же разорвал отношения с Обществом Больше Не Поощрения Художника, потому что да кто они такие вообще, чтобы критиковать. И решил, что уж как-нибудь протянет и без них.

Думать так ему совсем немножечко помогал заказ от Анатолия Демидова на «Последний день Помпеи».

Тема с Помпеями трендовая — в то время раскопки Помпеев и Геркуланума были мейнстримом, художники ломились туда на эскизы, а когда в 1828 году Везувий решил слегка поизвергаться, там вообще все склоны были в живописцах с этюдниками.

Карл тоже поехал, но ровно на те четыре дня, пока он был в Помпеях, Везувий терпел и не извергался, как назло. Мол, сам придумывай, Карл, ты ж художник.

Когда Карл придумал и дописал картину, все натурально взвыли, так всё получилось необычно и свежо. А то, что вместо половины жительниц города нарисована карлова муза Юлия Самойлова, поначалу никто даже и не заметил.

Довольный успешным меценатством Демидов возил картину по выставкам, а в 1834 привез с Парижского салона в Петербург и преподнёс Николаю I. Как вам картина, император, не слишком ли гибнущие жители города... мнэм... пухлые?

Николай I сказал, что вообще не пухлые, идеальные, картину выставили в Эрмитаже, а Брюллова вызвали в Петербург, чтобы чествовать и награждать профессорством Академии художеств.

И Брюллов немедленно отправился прямо с Петербург. Через Малую Азию, Константинополь, Одессу и Москву. И буквально через два года уже был в Питере.

По пути, в Москве, на торжественном вечере в честь его самого Карл даже познакомился с Пушкиным. Они тогда ужасно напились и, качаясь, хлопали друг друга по спине:
— Пишешь?
— Пишу...
— Пишешь?!
— Пишу!
— Пиши-и-и!
— И ты пиши, главное, пиши!

А потом случился Петербург. Человека, даже в сумрачной промозглой Италии страдающего нервным перенапряжением, депрессиями и лихорадкой, веселый тёплый Петербург принял радушно! И организовал ему тяжелые простуды, больное сердце, ревматизм и старый добрый Исаакиевский собор.

К 1843 году, когда с начала строительства собора прошло всего-то двадцать пять лет, Карлу предложили расписать его изнутри. Стылая сырость! Строительная пыль! Идеально для творчества и здоровья. К 1849 году Карл прохрипел, что он, кажется, больше не может, и редкие неритмичные удары сердца отдают ему в ревматизм.

И по настоянию врачей отправился лечиться прямиком на Мадейру. Прямиком «по-брюлловски» — через Польшу, Пруссию, Бельгию, Англию и Португалию.

Впрочем, на Мадейре он надолго не задержался.

Карл вернулся в Италию, чтобы в 1852 году умереть там в маленьком домике под Римом — прославленным, разочарованным и страшно недовольным собой.

Статуя Каапера, IV династия (примерно 4600 лет тому назад). Египетский музей. Каир
Дерево (сикомора), камень, медь.

Каапер (или Ка-апер) был жрецом и писцом, человеком весьма образованным, но не особо высокого положения. Его имя в веках сохранила именно эта деревянная статуя. Она была найдена в конце XIX века и получила арабское название Шейх эль-Беле («Сельский староста»), поскольку имела поразительное сходство с старостой деревни, где велись раскопки. Это название сохранилось за скульптурой и его нередко можно встретить в научных публикациях.

Впечатляющие глаза скульптуры Каапера выполнены из хрусталя и небольших медных пластинок.

Высота деревянной статуи 112 см.

... Но что страннее, что непонятнее всего, — это то, как авторы могут брать подобные сюжеты. Во-первых, пользы отечеству решительно никакой; во-вторых… но и во-вторых тоже нет пользы.
Николай Васильевич Гоголь

В общем попалась на просторах интернета такая картина.

На картине изображен голый дядька с собакой. По названию собственно можно предположить, что это пастух. Ну может быть у них, у пастухов так было принято одеваться) Голый, но в шлеме)))

Так вот он и его собака разглядывают какую-то змею. По всей видимости дохлую. И пастух похоже весьма расстроен. Герой опирается на какой-то каменный блок. И тут начинаются странности. На верхнем блоке внезапно вырезан какой-то москит. А под ним надпись. Кажется на латыни.

И тут мне стало интересно. Блин - о чем же эта картина?

Итак художника зовут Феликс Буаселье, вернее звали. Родился в 1766, умер в 1811. К первому ряду французских художников по всей видимости не принадлежал. Я во всяком случае о нем никогда не слышал. Писал картины на историческую тематику.

Далее сама картина. На французском она называется - Le Berger de Virgile. Французского я к сожалению не знаю, поэтому перевод выдал - Пастырь Вергилий.

???

Помогла банальная уловка, если не знаешь языка - переводи на английский. А там уже понятно.

Получилось - Пастух Вергилия.

Вергилия я знаю только который Публий Вергилий Марон. Ну, то что Публий и Марон это, понятное дело, я в википедии нашел))) Но про поэта такого я слышал.

Начал копать в эту сторону. И вот что я выкопал - оказывается Вергилий еще в юности написал стихотворение, которое называется - "Комар"

По сюжету один пастух задремал у источника. И к нему стала подползать ядовитая змея, чтобы пастуха лишить жизни. Но некий комар впился в глаз пастуха и тем разбудил его. Пастух, понятное дело, спросонья комара прихлопнул, но зато потом и змею тоже покарал.

Так вот, спустя какое-то время, пастуху стал являться призрак комара, который искал погребения. Пастух наш расчувствовался и изваял комару надгробие, после чего тот и успокоился.

И написал он на том надгробии:

«Parve Culex, pecudum custos tibi tale merenti

funeris officium vitae pro munere reddit».

«Милый комар, тебе по заслугам стада хранитель

В поминовенье воздвиг сей дар за спасение жизни».

А наш живописец это изобразил.

Вот такой, с позволения сказать, сюжетец)

"...Когда б вы знали из какого сора рождаются стихи")))